Новости Ростова-на-Дону, страны и мира
> Главное Душевная летопись Ростова от Елены Козыревой. Письма ростовчан-2. Часть 15. Людмила Турик (продолжение)

Душевная летопись Ростова от Елены Козыревой. Письма ростовчан-2. Часть 15. Людмила Турик (продолжение)

Начало – в материалах от 22.04.23., 29.04.23. ________________________________________________________________________________________________________________________________________

Чудеса детства – Николай Угодник

Как-то мы с отцом (мне было лет 6-7) поехали на телеге за город – в поле. Немного частных домов и большие непаханые поля. Туда люди выгоняли стадо коз. Была и у нас коза. Детей много. Нужно молоко, а купить его тогда было проблематично в Софьино-Бродской. Надо было вставать в пять утра и занимать очередь. Поэтому Галя и я, как только подросли, стали пасти козу в поле, а папа всегда заготавливал ей сено. У нас была и лошадь. Вернее, у папы на работе.

Папа косил, а я лежала в телеге на сене и смотрела в небо. Вдруг на небе проявился образ дядьки с белой бородой и в шапке. Он был величественно строг. Я так чётко его увидела, что вскрикнула, вскочила, побежала к отцу и стала рассказывать: «На небе дядька в шапке, с белой бородой, поедем отсюда, он строгий». Мне стало страшно.

- Это, наверное, Бог, – посмеялся отец.

Я смутно представляла себе, кто такой Бог. Семья была атеистической. Отец всегда смеялся над попами в рясе. А мама всегда говорила: «Я так и не научилась креститься».

Много позже, когда я стала ходить в церковь, читать Библию, мне было за 40 лет, я узнала, что это Николай Угодник. Лик Николая Угодника на иконе в церкви на старом кладбище в Таганроге такой, как я видела на небе. Лицо такое же строгое и величественное, на голове – белая шапка.

Однажды, будучи в Софрино под Москвой, в магазине художественного комбината православной церкви я попросила показать икону Николая Чудотворца. Мне дали.

- Странно, – сказала я, – он мне показался в шапке в детстве.

- Есть изображение Угодника и в шапке, – сказала мне женщина. И достала икону.

- Да, точно такой.

Так эта икона стала для меня главной.

Друзья детства

Детей на Софьино-Бродской на улице Калинина, или 3-й улице, как мы её называли, было много. В каждой семье – не менее трёх. У Комовых – Света, Рая, Витька. По-моему, ещё кто-то был старше, не помню. Мартыщенко Толик. Бобровские – большое семейство. Отец и мать с детьми и старшие сыновья от первого брака со своими семьями. С мальчишками Бобровскими дружил мой брат Виталий, а я дружила с Таней и Валей. Гордийчуки – Вовка и Витька, Томка Котова.

Мы играли в детские игры. Сколько их было, этих забав! Делились на две команды и играли в «Знамя». Это было так: цепляли красную тряпку, то есть знамя, каждый на своей стороне (проводилась граница) и старались украсть его у противников. Бегать приходилось быстро. Убить противника можно было, дотронувшись до него, но только на своей стороне. Витька Комов бегал быстро, поэтому считалось, что та команда, у кого Витька, победит.  Витька гордился, но не кичился этим и всегда противоположной команде давал фору, то бишь давал перевес в команде на одного человека. Играли в городки, садовника, фанты, на выбивание игроков из круга мячом. Глазомер и реакцию вырабатывали ещё чуркой. Чурку ставили в небольшую лунку, палкой, как для городков, подбивали чурку в воздухе и старались как можно дальше её отбить, а потом мерили палкой расстояние. Вечером все дети улицы, человек 15 собирались вместе под домом на лавочке. И начинались другие игры – например, «Испорченный телефон». Водящий говорил первому игроку на ухо слово, первый второму, второй третьему и т.д. рядом сидящему, как было услышано, получалось очень смешно. Были и другие: водящий клал в руки монетку – надо было угадать, кому. Или по первым буквам угадывали название фильма. Фильмов тогда было мало, и мы все названия знали наперечет. Сейчас нет этих игр. Дети все с гаджетами (слово то какое - ГАД ЖЕ ТЫ!) и телефонами, а вай-фай дальше песочницы не распространяется.

У нас были друзья. Мы выходили из дома и звали их. Катались на великах (велосипедах), сидели вечерами допоздна на лавочках возле одного из домов, пока не позовут родители. Болтали и не боялись, что кто-то нас побьёт, уведёт, нападёт, убьёт, ограбит. Когда нам был кто-то нужен из ребят, стучались в ворота или просто заходили во двор их дома без спросу. Ходили сами в лес, в поле, на другие улицы сами, без охраны! Как мы вообще выжили? В 10 лет я сама ехала в Жданов и везла племянницу. Билетёр вошла в автобус и строго спрашивала:

-Чьи это дети? С кем едут?

-Мы сами, никого с нами нет, - обиженно-удивлённо отвечала я, не понимая претензии билетёра.

К сожалению, многих друзей детства уже нет, умерли молодыми - Витька Комов, Толик Мартыщенко в 90-е годы спились. Витьки Бобровского нет, умер в 40 лет молодым - онкология. Вовка Гордийчук уехал на север, вернулся, спился и умер.

Анька Бобровская

Анька – подружка раннего детства. Над ней все смеялись. Она была толстенькая и глупенькая. В каждом классе оставалась по два раза. О её чудачествах рассказывали все. Например, она могла взять банку молока, перебросить через плечо и так нести, разлив все молоко. Из магазина могла принести только кусочек хлеба, остальное съедала по дороге. С отцом-инвалидом могла съесть всю сковороду жареной картошки. Картошка в сковороде ставилась на стол – и все ели, никаких тарелок не было. Но тем не менее я была нежно к ней привязана. Она искренне любила меня и всю нашу семью. Однажды папа ей сказал, что у нас петухи несут яйца. И она поверила, пошла рассказывать всем. Поверила и в то, что мы купили мешок соли, а там полно червей.

Через много лет, приехав в Снежное, я в первую очередь навестила её. Сколько любви было при встрече!

Соседи улицы – как одна семья

На улице всех называли по-уличному. Слева жила баба Орлова (Орлиха), наискосок – Котова (Котиха), дальше – зэчка Валя. Она была репрессированная, отсидела в тюрьме. И заматерела. Мат и сигарета были неотъемлемыми у неё, мы боялись её сиплого, грубого голоса. Затем Надя – полячка со старой матерью Каземировной. Надя была в годах, не замужем и в этом винила свою мать. После её смерти Надя вышла замуж за вдовца, старика со взрослыми дочерями и внуками. Стала безумно счастлива от этого. У неё появилась семья, пусть даже не свои дети, но дочери, внуки – вот оно счастье. Дед Мартыщенко каждое утро садился у ворот и смотрел за всей улицей, он прошёл всю войну. Когда мы рассказывали ему про полет в космос человека, он только смеялся: «Какие глупости вам сказали, а вы поверили!». Напротив его дома жили Гладченковы в самом большом и красивом доме улицы, называли их купцами. Два брата жили дружно, но постоянных жён не было, приводили часто новых жён. И Наташка, наша подружка, каждый раз рассказывала: «А у меня новая мама, она такая красивая. Хотите я её позову?»

«Мама!» - кричала она в калитку - и очередная женщина с радостью откликалась. Между братьями возникла драка, и Наташкин отец заколол жалом печи своего брата. Раздался жуткий крик.

-Убил, - утвердительно сказал дед Мартыщенко, - убил, я столько раз слышал такой крик во время войны.

Нам всем стало страшно мы разбежались по домам. После этого Наташа жила долго с бабушкой, а потом нашла свою мать и переехала к ней.

Маму по-уличному называли Сычиха. Соседи жили дружно. И всегда приглашали друг друга отмечать праздники. Вечером вся улица собиралась играть в лото на деньги. Одна карта стоила 2 копейки. И один кто-нибудь крикливый доставал из сумки бочонок, говорил «дед» (значит 90), «барабанные палочки» – это 11, «очко» – 21. Играли азартно, подсчитывая барыши, выигрыш в 20 копеек, проигрыш в 17 копеек. Разрешали и нам, детям, играть. Но один раз подошла учительница и обругала взрослых, запретила эту азартную игру. Её все послушались, никто не смел перечить. А сейчас я думаю: что в этом было плохого? Собиралась улица, обменивались мнениями, шутили, выигрывали копейки, дети учились быть внимательными.

Соседи всегда собирались по праздникам. На стол ставили картошку, капусту квашеную, котлеты были роскошью. Выпив первую стопку, всегда начинали петь. Это называлось застольем. Пели русские народные, современные песни по тем временам. С тех пор я и помню все слова народных песен. И всегда мои сёстры, когда мы собирались семьями, пели песни. Сейчас, к сожалению, песни не поют. Диана, дочь моя, смогла вобрать в себя этот песенный колорит и всегда, когда бы мы ни собирались, сёстры за столом, пела с нами песни. Недавно Диана сделала вывод: люди перестали петь, поэтому начали болеть.

Признак зажиточности

Девочка из нашего класса стала спрашивать меня, есть ли у нас в доме мебель. Я сказала, что есть сундук, кровати и стол.

-А ковёр есть?

-Нет.

У нас не было даже рисованного ковра, повешенного над кроватью на стене. У всех более-менее зажиточных на стене такой ковёр, рисованный на холстине, был. Это два целующихся лебедя на пруду, кругом камыш, цветочки. До сих пор помню эти ярко-зелёные картины над кроватью. Это был признак зажиточности – вернее, я бы сейчас сказала, мещанства. На улице жил художник этих произведений – Григорьев, и ему все время заказывали эти «шедевры». Мама у нас покупала баракам (плотная обивочная ткань) и прибивала к стенке над кроватью, чтобы не было холодно от стены. Старые вещи мама моя никогда не выбрасывала, продлевала им жизнь - пальто, платья перелицовывала (перешивала на изнанку). 

Минимализм, как интерьер, вернулся в нашу жизнь только в 21 веке, люди устали от вещей, ковров, хрусталя, загруженности квартир, домов. Я теперь стараюсь все выбросить из дома своего и сделать пространство свободным. Но хлам все равно нарастает. Сейчас вещи дети и внуки носят недолго, все выбрасывается, все на один сезон. Наступила эпоха потребления.

Все храним в подвале

В каждом доме был подвал, рядом с домом или подполье под домом. В нём хранили картошку на зиму, овощи, старались запастись на всю зиму, а зимой всегда надо было перебирать проросший картофель, обрывать корешки. В подвале стояли бочонки с квашеной капустой, огурцами, сверху клали гнёт.  Это была солёная продукция с приправами, травами и без уксусов, аспиринов и всяких вредных добавок. Только в конце шестидесятых появилась впервые мода на домашние закатки. Надо было покупать банки, крышки, закаточные машинки. И, как всегда, это был дефицит. Мама всегда просила закаточную машинку у своей зажиточной подруги – бабы Гордийчук. Мама научилась закрывать соленья и варенья в банки. Это было современно, но хлопотно. Все передавали друг другу рецепты, сколько надо было стерилизовать банку. И когда я стала студенткой, мама всегда мне давала эти банки с домашними заготовками в общежитие, но банки я должна была привезти назад: дефицит.

Окраина, станция Снежного – Софьино-Бродское

Даже не знаю, правильно ли я пишу название станции Софьино-Бродское через дефис. От станции пошло название района Снежного – Бродская. Название красивое, вроде великий какой-то проезжал и попал в метель, его завалило снегом, так и назвали Снежное с ударением на первом слоге, но все уже давно говорят с ударением на втором.

Ровные улицы, переулки. Вокруг города шахты. Они были под номерами 15, 18, 33, «Американка» (такое было название, может, американцы основали, а может, оборудование было американское, кто ж теперь скажет), ещё какие-то. Вообще, город производил нерадостное впечатление: грязный, покрытый угольной пылью. Но за железной дорогой, на окраине города, были лесонасаждения.

- Пойдём в лес, – так мы всегда говорили, когда собирались нарвать цветов в лесополосе. В лесу, как ни странно, в то время их было много: подснежников, жёлтых тюльпанов, пролесков, лютиков, ряски… Мы их охапками рвали и приносили домой. Зачем так уничтожали природу? Почему нам никто не говорил, что это не восполняется?

Каждую неделю по улице ходил мужик, держа на плече плоский деревянный ящик, кричал громко и протяжно, выделяя каждый слог:

– Ба-бы, стек-ла вста-влять, ка-стрю-ли, чай-ни-ки чи-нить (или лудить).

Выйти в это время за калитку я не решалась, смотрела в щёлочку забора на него. Потом у меня, когда я прочитала книгу про Буратино, возникла ассоциация с ним – это Карабас. Я почему-то его боялась, и мне его было жалко. Он был такой большой. Мне хотелось его рассмотреть поближе, но мы никогда не звали его. В то время купить кастрюлю было трудным делом – их просто не было в продаже.

Семейные фотографии Людмилы Андреевны Турик:

1. Семья Сычёвых, 1980 г. Брат Виталий, я, мама Марфа Васильевна, папа Андрей Игнатьевич, Галина. Стоят – Лидия, Анатолий, Светлана.

2. С братьями и сёстрами. Собрали семейный талисман. Виталий, Галина, Светлана, Анатолий, Лидия и я.

Продолжение следует

С уважением, Козырева Елена

Подготовила

Светлана Куприна

 

____________________
Нашли ошибку или опечатку в тексте выше? Выделите слово или фразу с ошибкой и нажмите Shift + Enter или сюда.

Добавить комментарий

Ваш адрес email не будет опубликован. Обязательные поля помечены *

Нажимая на кнопку «Отправить комментарий» Вы соглашаетесь с Правилами.
Если не работают лайки-дизлайки, читайте здесь

Материалы с лучшими фото

Счетчики, соцсети

  • Яндекс.Метрика
  • Рейтинг@Mail.ru