Виктор Петров. Взлёт креста

С творчеством Виктора Петрова, нашего известного земляка, поэта, редактора, литературного критика, читатели "Большого Ростова" знакомы уже давно.

Представлять его ростовчанам уже нет особой необходимости. Не раз поэт давал интервью нашему изданию, публиковал свои произведения на сайте.

Отошлём читателя к этим материалам:

Культура Ростова. Имена. Виктор Петров

Виктор Петров: продолжать писать даже тогда, когда знаешь, что словами никого не вернуть и ничего не изменить

Виктор Петров – уже эпоха в литературе Дона

А совсем недавно у Виктора Петрова вышла в свет новая книга, которую представим здесь не мы, а известный московский литературный критик Александр Балтин. Ему слово:

ВЫСОКИЙ «ВЗЛЁТ КРЕСТА»

Заметки о поэзии Виктора Петрова в связи с выходом новой книги

1

Самое простое может оказаться самым сложным – если смотреть в корень явления, в самую сущность феномена…

Оттого:

Голос звал в осенние просторы –

Одинокий голос из-за туч,

И хотелось самого простого:

Чтобы солнечный явился луч.

В силе и звоне волшебного солнечного луча раскрывается новая книга Виктора Петрова «Взлёт креста» (Москва, изд-во «Вест-Консалтинг», 2022) – названием своим уже давая вариант одухотворения действительности: той нашенской реальности, что завязла избыточно в материальном, запуталась в блескучих соблазнах.

…Жизнь прорастает – через загубленную былую; поэт, необыкновенно, как своеобразный живой сейсмограф чувствующий вечную плазму жизни, живописует сильно:

Загублен храм на том холме,

Куда всходили мы с тобой.

И раны стен, и свет во тьме

Являли зло наперебой.

От капищ траурная гарь,

И не сбылась благая весть,

Но там, где осквернён алтарь,

Не зря гнездо соколье есть!

Это страшные строки о погубленном и разорённом храме на холме. Страшные – но ведь птичье гнездо наполнено светом жизни в неменьшей степени, чем всё остальное пространство, и продолжение жизни, явленное в стихе, воспринимается врачевателем упомянутых ран.

Раны стен болью ударят в бубен мозга, но соколье гнездо: подразумевающее дальнейшую высоту полёта обитателей, внушает радугу надежды.

Необычна метафизика Петрова – равно его ощущение слова:

Смотрите: мукою Христовой

Искажены мои уста!

Я думал: слово – это слово,

А слово – это взлёт креста…

Сквозь страдание – взлёт; сквозь муку родится небесная мука: из которой взойдут, подчиняясь дару мастера, питательные духовные хлеба…

Необыкновенными цветами распускается звукопись поэта:

Змеится текучее пламя позёмки,

И сбитая птица летит в буерак.

Звенящая перекличка «з» и глуховатая поступь «п» хороши сами во себе – можно раствориться в звуке, даже отвлекаясь от содержания: тяжёлого – в контексте конкретного стихотворения.

Осознание доли и ответственности поэта пламенеет в поэзии Петрова:

Моя прервётся поступь –

Звезда падёт во тьму.

Иду, как шёл апостол,

К распятью своему.

Тут невозможны языковые игры: ибо жизнь одна: как сердце, бьющееся ритмами поэзии; как путь, ведущий к распятию, подразумевающему взлёт.

Глобальность пронизывает мистерию поэта, и Гамаюн, возникающий сакральным образом, вызывает множество ассоциаций, ибо существует… дорога дорог:

Расхристан, как тёмный язычник, и юн,

Я в идола верил, и бог был не Бог,

Но смолк и задумался мой Гамаюн,

И вздыбилась к небу дорога дорог.

Дорога дорог: подразумевающая «Взлет креста» – ту силу, что явлена В. Петровым суммами созвучий, озарений, страданий; ту, что, укрепляя дух, предлагает подлинность – вместо пустоты псевдосуществования большинства.

Новая книга Виктора Петрова «Взлёт креста» есть удачный повод высказаться и в целом о его поэзии.

2

Мощное, мускульно-твёрдое слово – твердь; оно словно требует заглавной буквы – столь массивно и величаво: и твердь небесная соотносится с земной неразрывно, организуя космическое целое, даруя возможности творчества: устремлённого в небеса.

Заглавной буквы требует и поэзия Виктора Петрова: высоко несущего драгоценный факел лучших традиций, словесной силы, глубины, своеобразия…

Никаких игрищ не подразумевает судьба поэта: жизнь одна, и проживать её придётся всерьёз, даже – смертельно всерьёз, ибо все знаем, чем заканчивается предприятие.

Жизнь одна – и подразумевает она какое-то количество ледяного ветра, тяжести мороза, и – преодоления их: пусть речь о метафизическом холоде, речь о:

Железный путь спрямил указкой –

Не юг, не запад, не восток.

И, окропясь водою карской,

Взошёл, как ледяной цветок.

Но вьюга налетела чёртом,

Пророча неживой предел –

Загинули цветы несчётны,

Один лишь я и уцелел!

Приговорён к оцепененью,

Замру, умру… И злей тоски

Меня сова коснётся тенью,

Сорвать пытаясь лепестки.

Стихотворение, наименованное «Ледяной цветок», открывает предыдущую книгу Виктора Петрова «Твердь»: и словно конденсирует в себе характерные меты поэтического дела стихотворца: жёсткая твёрдость строк, жизненная стойкость, доля метафизики, интересно дозированная – в соотношении с мерой реальности, освещаемой стихом, своеобразная сказовость, идущая от должного… да никак не всплывающего вечного Китежа…

Каждый лепесток стиха будет сиять, выверен и красив, и никакая сова современности, забитой шелухой пёстрой пустоты, не собьёт ни один.

3

Голос Петрова высок – именно таким только и можно говорить о крещенской воде, о тайне тайн, не разрешишь какую никакими научными методами-постижениями:

Ступаешь в крещенскую воду,

Наяда – моё божество!..

И накрест прорубленный створ

Грехи омывает народу.

Мы грешные – я так особо! –

Страстей и гордыни рабы.

Бежал бы куда от судьбы –

Зароком повязаны оба.

Мощно работает усечённая рифма – божество-створ: сразу рисуя сложную картину; и безжалостность к себе – со вспышкой зарока, каким связан с судьбой – словно, всколыхнувшись, выступает из целящей, чёрной, ночной, ледяной воды, из которой вообще, как известно, пошла жизнь.

Жизни много в поэзии Петрова: самой плазмы её – густой, как мёд, насыщенной, как научный поиск, пёстрой, как русская ярмарка.

Она различно вламывается в стихи: то историей, чьи одежды весьма изорваны, особенно – если речь о нашей, русской:

Сибирь колесовали поезда –

Вела их паровозная звезда.

Стонал, стенал столыпинский вагон.

Паду на рельсы – неизбывный стон.

Этапами гоняли русский люд.

А хлад сибирский по-медвежьи лют.

То осмыслением креста: столь важного на Руси: хочется мечтать: когда-нибудь возмогущего поднять её – хоть тенью своею – на должную высоту, и тут есть смысл процитировать вторично:

Смотрите: мукою христовой

Искажены мои уста!

Высокая метафизика – русского видения, разумеется, – прорастает сквозь стихи поэта, набирая высоту от дерзновения мысли:

Я думал: слово – это слово,

А слово – это взлёт креста…

Так понимается слово: ныне сведённое в основном к передаточной функции; так чувствуется слово поэтом, как и должно…

А история у Петрова – точно одушевлённая: кажется – в духе философии общего дела Н. Фёдорова – поэт необыкновенно чувствует всеединство людское, где каждый, будучи целокупной индивидуальностью, является же и частицей глобальной всеобщности.

Оттого так и ощущаются стоны гонимых по этапу: будто через современность проходят их тени.

Современность, конечно, оставляет желать лучшего:

Свои пятилетние планы

Уже осмеяла страна –

Пьяны тем столицы и пьяны,

Одна только даль не пьяна.

Но и современность, какая уж есть, не тронет русской тяги к бесконечной воле.

…Ах, мускул русского вольнолюбья!

Ах, мощь и ширь нашенского разгула!

Отсюда и – «Гуляй-Поле», и «Богатяновка», становящаяся стихом; Богатяновка, являющаяся порой следствием оного разгула, и чередующая пивную… с тюрьмой.

Закроется моя тюрьма на Богатяновской,

И вновь откроется пивная, что была,

И срок, наверное, придёт пред Богом каяться.

Пока ж гуляй, сирень-весна!.. И все дела!

Космосом и грехом стянуто у нас национальное, родное, русское, порою скорей – расейское; бывает: и из колючей проволоки вырастают розы стихов; отсюда такие произведения, как «Срок», «Поезд»:

Поезд шёл в ночную пору

Расписанию вдогон,

И вольготно было вору

Спящий обирать вагон.

Вор в законе издалёка –

Не улыбка, а оскал,

Чёрный глаз, гортанный клёкот –

Души русские искал.

И жутко, и прекрасно, и ужасно, и муторно: но дело поэта – отделить космическое от низового, потому стихотворение завершается мыслью – острой, как биссектриса, парадоксальной, заставляющей думать на новых оборотах:

Поезд шёл, летел по свету,

Как всему и всем ответ:

Ничего святого нету –

Ничего святее нет…

4

Образ деревни, концентрированно данный в нескольких строках: образ, прослоённый жизненным свинцом: и – уходящий, как бесконечные элементы натуры, постепенно убывающие из реальности:

Баню растопили по-белому,

Жизнь крутнулась наоборот...

Баба сердобольная беглому

Ставила еду у ворот.

Сильно построенные стихи Виктора Петрова черпают материал в той же мере из жизни, сколь и из мечты: о вечном сиянии русской правды:

Я ветром по свету гоним,

И слышен поруганный гимн,

Как звон колокольный на дне –

Град Китеж, мой Китеж во мне!

Китеж, прекрасный, сказочный Китеж вечного, ещё не воссиявшего толком русского солнца: как сладко и могущественно это представление…

Впрочем, стихи Петрова больше сумрачного колорита: сгущённых красок, сильного нажима пера.

Острые звёзды Кремля

Ранили русского зверя,

И задрожала земля,

Веря Христу и не веря.

Лучше страдать на кресте,

А не поддаться расколу:

Тянется крест к высоте,

Прочее клонится долу!

Нечто потаённо-исконное, глубинное, как руда, определяющее русское бытие сильно просвечивает сквозь стихи поэта.

Как ни прискорбно, для русских характерна тяга к запредельности с неумением да и нежеланием отвлекаться на суетное: два полюса, определяющие русскую жизнь долго-долго.

Многого из того, что должно быть – нет; многого; но стихи, идущие ввысь, по световой вертикали, добавляют гармонии к окружающему миру, и стихи Виктора Петрова как нельзя лучше доказуют это.

5

Есть метафизическая высота русской деревни: связанная и с Китежем и с княжением, связанная тысячью отливающих золотом нитей с прошедшим, с традицией, уходящей, как натура, забываемой, почти забытой:

Твоя деревня, мать родная Княже!

И ночью белой нежится изба:

Полцарства – за тебя! – не за коня же:

Взамен бы только прядку отводить со лба.

Когда посмотришь снизу на меня ты,

Почудится – повелевает свыше взор...

Твоя изба так это княжие палаты,

А где я был и делал что – какой же вздор!

Свет пламенеющий, осенние листья, нисходящие на землю…

Философия избы: на протяжение веков ассоциирующейся с Русью – избы, более значимой, чем княжеские палаты.

Стихи В. Петрова заряжены силою природного слова-солнца; они вспыхивают литою вековой церковной парчой и звучат булатом: когда есть необходимость; они становятся нежнее шёлка, и режут правдой, ибо нельзя же ею, наждачной, пренебречь.

…Как своеобразно увидена рысь, точно становящая символом таинственного леса: и взгляд её мерцающе-текучий, словно отвечает немыслимым тайнам мирозданья, таящимся везде:

Я знаю, в том лесу гуляет рысь,

Большая кошка, вольное созданье.

И смотрит рыжая подолгу ввысь,

А звёздное таится мирозданье.

Поэзия Петрова держится высотой: мирочувствования, входящего в стихи образным строем, высверком мысли, огнём правды, плазмою жизни, и насыщенность стиха разнообразием всего поражает, предлагая свой космос.

6

Под сенью русского размаха вызревает, дабы соком истечь, трагедия, и поэт, чья чувствительность может соперничать с сейсмографом, ощущает её и в красках разгула, захлёста, ярой силы:

Гулеванит Гуляй-Поле –

Шашек дикий пересверк!

Батька думает о воле

И подковывает век.

Вишни кровенеют рясно,

Белый снег убит во рву.

Кто за белых? Кто за красных?

Я за зелену-траву!

Располосовано будет тело Отчизны, и многое уйдёт, и пейзаж деревни сделается тёмным, тяжёлым…

Виктор Петров удивительно чувствует русское, даже потаённое, даже как будто едва проступающее пунктиром в подспудных слоях истории.

Тут двойственно: с одной стороны – сияющий Китеж, так и не поднявщийся из-под метафизических вод, с другой – деревня, всё глубже и глубже погружаемая в оные…

Полюса, определяющие русское бытие, тяжелы, и совместить их не получается – подобно тому, как тяга к подвигу в русских сильнее желания кропотливо и нужно собирать… к примеру, табуретки.

Стихи В. Петрова сильно стянуты волокнами метафизики: необходимость осмысления яви зажигает свет внутри оных волокон:

Сказал победитель: «Восславь...»

Я славил не сон – славил явь,

И звёздному верил огню,

И мир весь держал за родню.

Тут и вселенство русское: всеединство – так сильно выраженное философом Фёдоровым: поэтом всеобщего дела…

Китеж, глубоко спрятанный в каждом из нас, прорывается замечательными лучами-строками стихов, коли речь о поэте: и Виктор Петров, сильно и ярко представляя современную поэзию, даёт образы, налитые светом смысла и наполненные тою мерой глубины, что свидетельствует о степени поэтического дарования…

7

Бои, битвы, Армагеддон…

Неистовство шумит в поэзии Виктора Петрова; взмывает вверх, тянет знамёна к неведомым полюсам:

Он схлестнулся крест-накрест с тобою

И земные отринул пути.

И, распятые общей судьбою,

Разве можете с неба сойти?

Было то, что ещё не бывало,

А что было – рассыпалось в прах…

Ты руками его обвивала

И в подлунном и в прочих мирах.

Миры множатся, отражаясь один в другом; и вот уже поминается – «Мой род Аввакума Петрова»: кажется, действительность, банальность её объёма не могут удовлетворить Петрова, взбирающегося всё выше и выше…

Гудения, занятое у сфер, сила, способная сокрушать крепостные стены…

Даже ноты лирики, звучащие в его стихах, своеобычны: точно изъяты из боёв: столь же естественных, сколь и необходимых:

Милая, гладишь меня по щеке –

Я, как всегда, небрит навсегда.

После заблудишься ты вдалеке,

И обомрут мои поезда.

Он громоздит свою лествицу к небу – Виктор Петров; и лествица эта тем вернее, чем гуще звук, чем правдивее он связан с напластованием истории, веры правды…

«Взлёт креста», как и «Твердь», выходившая в издательстве журнала «Юность», разлетается мощными словесными лентами, испещрёнными письменами бытия и мысли (как знать? может быть, именно она и определяет первое), закручивается турбулентно, продуваемая онтологическим ветром, и, повышаясь, разрешается стихотворением «Иордань», занимающим свет у фаворского:

Иорданской водою омылась

И забыла, что было вчера.

Солнце белое – высшая милость –

Осветило мои вечера.

... Мне бы тоже омыться – по-русски! –

Вифлеемскую зрея звезду…

И ворочаю плечи до хруста –

Иордань прорубаю во льду.

Тотально – тяготея к предельной ёмкости строки, и добиваясь оного – поэт вбирает действительность и запредельность в свою книгу.

Тотально – многоствольным лесом – или стрельчатым органом звучит она: великолепно-живая.

И слово Петрова, адресованное вечности, касается ныне людских сердец: дабы не ороговели совершенно от бесконечного напластования сует.

8

Пышная и яркая, как ярмарка, неистовая, как стихия бунта, отдающего то Пугачём, то Стенькой, трагическая, как умирающая деревня, поэзия Виктора Петрова включает в себя многое: русское, коренное, поднимающееся ввысь, становящееся всеобщим…

Возникнет Китеж: бездной и символом, красотой и надеждой: Китеж, вечно сопровождающий русскую реальность мечты.

О, русскому сердцу многое будет родным: и боль, проходящая сквозь него, есть боль за весь мир: оскорблённых, поруганных…

Очень русское, очень из Достоевского чувство-ощущение моделируется Петровым с очевидной и жёсткой чёткостью, и… нежностью…

Парадоксальное сочетание?

Да нет, для нашего мировосприятия вполне логичное.

И сквозь безнадёжность: пепельно-предельную, казалось бы, пробиваются лучи, несущие солевую силу надежды.

Неистовство закипает-зацветает в строках Петрова: оно зацветает садом высоты, благородной пеной белейших цветов покрываясь – ибо не бывает так, чтобы раны были сплошными... Исцеление должно грянуть!

Духовное исцеление Отчизны, слишком заблудившейся в потребительских переулках.

Легенды, мелькая пёстрыми полосами, оживают фрагментами в поэзии Петрова, сообщая ей новые краски, давая дополнительную силу.

Строка ёмкая: как хорошее хозяйство; строка мускулистая, как мужество героя.

И поэзия, предложенная Виктором Петровым, сочетая в себе множество высоких свойств, зажигается суммами подлинных стихотворных звёзд.

г. Москва

Скачать и прочитать новую книгу Виктора Петрова можно здесь: Виктор Петров_ Взлёт креста

 

____________________
Нашли ошибку или опечатку в тексте выше? Выделите слово или фразу с ошибкой и нажмите Shift + Enter или сюда.