Душевная летопись Ростова от Елены Козыревой. Письма ростовчан. Часть четвёртая. Аня, сестра Вити Черевичкина

29 ноября,  80 лет назад, был освобождён  Ростов-на-Дону от первой оккупации. Так случилось, что в моей книге опубликовано последнее интервью  младшей сестры мальчика, расстрелянного в те дни. Имя мальчика известно всем ростовчанам — Витя Черевичкин.  Имя его младшей сестры – Анна. Наш разговор происходил на ул. Инициативной в Александровке, где мы с Анной Ивановной живем по соседству. Жили…

Анны Ивановны не стало 4 сентября 2021 года…

Аксёненко Анна Ивановна. Предисловие Козыревой Елены:

Мне еще в детстве говорила бабушка, а потом и папа такую фразу:

- Это тетя Аня, сестра Вити Черевичкина!

- Того самого?

- Да!

В нескольких шагах от меня живет и сегодня Анна Ивановна Аксёненко (Черевичкина). Я поразилась сама себе, когда поняла, что я к этому отношусь как к данности. Здороваюсь, как всегда у нас на улице все здороваются, и вдруг понимаю, что, если мне 40 лет, то сколько же Анне Ивановне?

Когда случилась беда с ее старшим братом Витей, ей было 12 лет, 1941 год… 90!

И стала собираться с духом, чтобы прийти к ней и поговорить о её жизни. Думала недели три: а вдруг растревожу, разволную вопросами?

Встреча состоялась 29 мая 2020 года. От моих ворот до ее – 112 шагов. 1,5 часа ее рассказа. Я первым делом спросила разрешения записать наш разговор и издать его. После заручилась разрешением и сына Анны Ивановны. А зовут его Виктором. Носит имя так рано погибшего легендарного дяди…

Запись под диктофон, набор печатного текста с этой записи за две ночи, волнительно…

После нашего разговора Анна Ивановна несколько раз медленным шагом приходила ко мне, чтобы показать публикации о Вите Черевичкине. Действительно, их за более чем 70 лет накопилось много. Она была уверена, что я издам только сведения о брате. Приносила мне статьи газет. Я принимала, копировала, отдавала ей. А всё-таки наш разговор был о ней.

Читая текст, неоднократно заметите многоточия. Иногда фразы многозначительно оборваны. Дело в том, что я решила не внедряться в текст, не перефразировать, не приукрашать. Он набран в точности так, как звучит рассказ с диктофона. Уверена, что читатели верно прочувствуют даже интонацию Анны Ивановны.

Из открытых источников. Семья Черевичкиных жила небогато, в одной комнате ютились мать с отцом и четверо детей – Саша (18 лет), Витя (16 лет), Аня (12 лет), Галя (3 года). Отец был кузнецом на «Ростсельмаше», мама подрабатывала дворником. У братьев была голубятня, голубей держали многие. Кто же знал тогда, что это мирное увлечение станет причиной гибели Вити Черевичкина и он станет легендой для поколений подростков нашей страны! О нём напишут песни, в честь мальчика назовут улицу в микрорайоне Нахичевань в Ростове и улицу в городе Снежное Донецкой области на Украине, его имя и сегодня носит детский парк в донской столице, и здесь же находится памятник. На стене дома, где жили Черевичкины, установлена мемориальная доска. Весь мир облетит фотография убитого мальчика с голубем за пазухой, которую в последствии опубликуют в пятом томе издания «Нюрнбергский процесс» наряду с другими свидетельствами зверств фашистов.

Витю расстреляли в сквере им. Фрунзе (пл. К. Маркса) за день до освобождения Ростова-на-Дону от первой оккупации. В мае 1942 года погиб старший сын Саша Черевичкин. Их мама повредилась рассудком от горя, после Победы она прожила около 30 лет, но так и не смогла оправиться от потери обоих сыновей.

Ане с 12 лет пришлось заботиться о трехлетней Гале и ходить на работу, чтобы обеспечить семью едой.

Аудиозапись:

Первый из братьев погиб Витя. Шура погиб после — 8 мая 1942 года.

Перед второй оккупацией мы с мамой и младшей сестрой пошли на вокзал с мешком вещей, уехали из города, до последней станции доехали, потом шли пешком до колхоза Ворошилова. Там нас оформили как колхозников. Туда тоже вскоре немец пришел.

А как маму звали?

Фекла Васильевна.

А папу?

Иван Алексеевич. Да…

А бабушки, дедушки Ваши откуда?

Бабушки, дедушки… Как тебе сказать, они жили на Ясной Поляне. Там бабушка жила, когда мама бросила квартиру на 28-й Линии и забрала нас. Тогда с Красного Аксая вербовали, отправляли с машинами, со всем – чтоб немец не застал. А куда уезжали, не помню. Вот и отправили туда маминого брата, дядю Ваню, а бабушка осталась в Ясной Поляне в доме. Мамка бросила хату, нас с сестрой забрала – и пошли к бабушке жить. Немного там пожили. Потом дядя Ваня с женой Верой и двумя детьми вернулись, а нам и места не было там. Но, правда, так, знаешь, перейдешь, жила рядом баба Шура, одна, так она нас к себе забрала. У нее фигалечек был чи кухня летняя. Так дом стоит, а там... Вот туда она нас и пустила. В эту хату. Мы там немножко ремонт подделали и жили там. А потом мне Красный Аксай дал квартиру. Я проработала 10 лет – и завод мне дал квартиру. На 35-й Линии дом новый «аксайский» построили над остановкой. Одну комнату, одну. А нас сколько, считай! Куда нам… А потом начали строить эту улицу, тут подруга у меня жила. Они квартиру построили от обувной фабрики и жили.

«Аня, посмотр,и какие квартиры хорошие, да большие, да земля! Поменяйся»

А тут была квартира директора фабрики пошивочной. Была квартира его, да. И я пришла к нему – он со мной поменялся за так. Он дал мне большую площадь, а я ему комнату на 35-й. Но тут же не было газа. А там был у меня газ. И он занял ту квартиру.

А Вы переехали сюда с родителями?

Да, я все время жила с родителями.

У меня один сын.

А как его зовут?

Витя! Да, носит имя… Живет в Александровке с женой Танюшей. Хорошая невестка у меня! У сестры Гали двое детей, две девочки. Да, одна тут родилась. Замуж вышла, тут жила у нас немножко. У меня есть фотография, как она оттуда от сарая маленькая идет.

Я приравнена к ветеранам войны, я труженик тыла, инвалид 2-й группы. Меня тут, знаешь кто приходил поздравлял? - заместитель Голубева. Был здесь.

А ты знаешь, я еще заработала... Москвичи мне много чего присылают. Медаль присылали за социалистический труд, удостоверение есть. Много за меня беспокоятся. И раньше здорово беспокоились.

А за что? Сказать, за что? Когда второй раз немцы заняли, мы ж то уехали. Нам же пришел дядечка помог, до вокзала нас довел, посадил нас, чтоб нас не расстреляли. Ты знаешь, что потом двух расстреляли с нашего двора. Там был мужчина инженер, его расстреляли. И у бабушки была дочка одна, комсомолка, и ее расстреляли. Оказывается, во дворе была предательница, предавала, да…

Получается, что Витю тоже эта женщина могла тогда выдать?

Нет. Понимаешь, мы не знаем этого. Пообедали, два часа дня, он собирается уходить. Мама говорит, куда ты пойдешь? Мама, я пойду покормлю голубей. И он как вышел… И уже мама вышла на веранду, там же веранда была, вышла, а его уже немец вел. С улицы. А он, оказывается, подбрасывал голубей. Вот так. Думали, что там во дворе его и расстреляют, в сарае в этом. Нет. Повели. Оттуда повели. Он открыл косяк, они все вылетели. А что у него было за пазухой, так и осталось. Вот так…

…А когда мы приехали в колхоз Ворошилова, председатель, когда немец еще не занял, он паек давал маме, чтоб мама варила обеды. Приходили с Мартыновки! Приходили солдаты в штатском, ребята, кушать. Мама кормила. И еще… Вот эта дорога, вот этот сад… Чего меня туда понесло на ту дорогу, не знаю. Я как вышла на ту дорогу, а там трое лежит раненых ребят, тяжело, в живот раненные. Я бегом прибежала, нашла там ребят, попросили у кого-то одеяло байковое – и их перенесли… Ты знаешь, что за помещение… Какой-то дом стоял, пустой был дом, туда занесли. Девочка только закончила институт, получила диплом — медсестра, и война. Вот эта девочка и я. А их три парня, с Москвы, они раненые в живот, не могли сами кушать. Я их кормила. Мама наварит, а я в ведро и несу через весь хутор туда. Я их кормила с ложки, с ложки… А представляешь, как они кушали? Вот так с подушки берешь голову его, и вот так стараешься положить голову на руку и так кормила их. И медсестра так кормила их. Она, бедная, и тут помогала и ходила по хуторам, искала лекарства. Чтоб люди давали лекарства, а их негде взять! Их нет. Она перебинтует, снимет бинт, я скорей постираю, бегу посушу, приношу — она забинтует. И так же одна пеленка… Они же не встают… Все постираю, посушу, прибегу помою… А мне было 12 лет.

Выжили эти ребята?

Живы остались. Сказали нам, что госпиталь в Мартыновке. Немца выгнали с Мартыновки, госпиталь там. Погрузили – и подвода повезла их туда. Один мальчик там умер. Мне так его жалко! Хороший парнишка был, они все хорошие.

А двое подлечились. Передали мне с человеком, что ходят уже. Знали, как зовут меня, — Анечка. Человек сказал мне, что ходят уже и в туалет, и в столовую. Поняла как! Вот так!

Они стали большими по должности. Понимаешь ты, я их видела и в тряпках, и в орденах.

Мама после войны еще долго жива была, много лет прошло, а у меня ноги заболели. Звонок мне домой, алло, Москва, Аня, мы самолетом прилетим сюда, заберем тебя, найдем тебе самую дорогую больницу. Это эти ребята.

Ребята хорошие, всего добиваются, правду любят. Вот так.

Жили они, как они сказали, от Москвы 5 или 6 км.

Так они Вас забрали на лечение?

Нет, я не поехала. У меня ж мама… Совсем потеряла разум. Как Витю и Шуру убили – и все, я намучилась, знаешь как! Ужасно было. Мама не могла спать. Говорила, меня хотят убить, вон идут с автоматом. Боялась даже кушать. Что наготовлю, оставлю – не ест. Придет в магазин на улице, ее все знали и что она больна.

«Чего тебе, Васильевна?» - «Я пришла хлебушка купить». – «А сколько тебе?» - «Четвертушечку».

Ей отрежут четвертушечку, чтобы она в очереди не стояла. Она спрячет хлеб за пазуху, придет домой, чайник моет, моет, моет, сольет, нальет воды, закипит на печке, а саму аж трусит от голода. Она крупная была женщина, высокая. И вот начинает чай пить с хлебом. И все. Да…

А она же и уходила сама, знаешь куда? На кладбище в парк Фрунзе.  И вот там упадет на могиле и рыдает. А милиция приводила. Вот приведут, заберите скорбящую мать…

Уложу ее, все чисто, в зале, говорю: смотри мне, не уходи ночью. Нет, не пойду… Уходила…

Пережить это все – это ужас, я и врагу своему не пожелаю.

Мама в больнице лежала. Как станет получше, помогала там — латала матрасы, пододеяльники, кому чего зашить надо.

А папа как?

А папа нормально был. Только инфаркт вот его прихватил после этого… Рассказывал, построили строй: «Черевичкин, два шага вперед!». И объявили папе о гибели Вити… У него инфаркт. Пришел домой больной, полтела в отеке. Его потом забрали не на передовую, а в Москву. Работал сапожником, сапоги для армии делал. Воевать не был пригоден из-за сердца.

Витя, Витя, понимаешь ты, все Витя…

С мамой ничего не могла я сделать, ничего…

Я работала, по дому все делала, кормила, добывала, надо ж было деньги добывать.

А вышли после второго немца, ничего ж нету.

А через дорогу перейдешь – на тротуаре бугор белый. Знаешь, школа там напротив была, мы ж над базаром жили, считай. И вот смотрю – бугор белый. А это мука была. Я давай… У меня тут тряпочная сумка висит, насыпала, забрала, пошла домой. Вышла на второй день и стою под домом. А худая… Господи, еле ноги носили. Смотрю, дядька идет. И мешок, бац. Увидел меня. «А ну, иди сюда». Ой, думаю, сейчас будет ругаться, что я муку собрала. Пошла к нему. А он: - Слушай, кто забрал муку? - Я забрала, я. - А кто у тебя старший? Старше нету у тебя? - Нету никого, говорю. Мама больная у меня и сестричке 3 года.

Распарывает мешок ножом. «Давай кошёлку!». И в мою сумку кукурузы насыпал: иди вари, корми. Завтра приходи, я селедку буду нести. Да! Бочку, бац, оторвал – накидал в сумку мне рыбы...

А знаешь, где топку брали? За заводом Аксаем балка была. Там мы рыли, сеяли, курной уголь был там. Вот столечко насыпала в мешок, дядька идет. Я говорю: дядечка, поставь мне сюда (на спину). А он — дите, а куда тебе нести? - На 28-ю Линию. - Да ты ж не дотянешь! - А кто ж мне… - У тебя никого нету? - Нету. - Иди сейчас же туда...

А мы с сеялками, с совками ходили… «Бери, чтоб полный мешок был.». Я так испугалась, но насеяла полный мешок и сижу жду. Думаю, все, он меня обманул. Нет, подъезжает машина грузовая. Не он, совсем другой: давай шмотки твои. Забрал мою сеялку и мешок с углем. И меня в машину сажает. Поехали домой. Приехали, он сам все вынес, поставил возле порога: «Чтоб тебе не тягать. Больше не ходи туда за углем. Я тебе буду привозить уголь и дрова». Правда! Знаешь, мешок чурочек, угля мешок. Приехал и в другой раз, говорит, картошки купишь… Я говорю, у меня денег нет картошку покупать. Он развязывает… Отсюда накидал мне картошки. Я говорю, ты купил, а жена будет ругать, что отдал. - Я с дому взял! Жена за тебя все знает и сказала помочь. Она ж, говорит, дитё!

Вот как получилось. А еще научили меня: вот привезут мне уголь, а на 26-й уголь на ведро продавали и дрова продавали пиленые. «Вот возьмешь дров, угля – и будут деньги, купишь хлеба».

А на Сельмаш пошла работать, стала получать паек – 700 г. хлеба. Это в войну еще.

А на Сельмаше я проработала 4 года. Точила болванки для мин. С рук забирали всё!

А война закончилась... Мы вышли с проходной. Смену отработала, так мы ж еще помогали сторожить. Как раз наша очередь пришла. И мы пошли в эту каптерку: нас, трое девчат, и мастер. А я устаю же, придремнула. Девчата меня за плечи схватили и трусят. Я говорю: чего вы?

Они, бывало, шухарили – то стул венский без круга подсунут… Хохотали!

А они меня треплют: «Вставай, война закончилась!».

Я говорю: «Хватит, я уже на сломанном стуле насиделась – так и война закончилась». А мастер сидит: «Ань, война закончилась. И диктор будет говорить. Завод выключил все! Сейчас все выйдут».

Так и было, все вышли слушать.

В 46-м году я встретилась с мастером в больнице. Там, где делали электрокардиограмму. Глянь – мастер наш, что в войну был! Подхожу: «Вы Охристин?» - «Да. Аня, положите руку на сердце, ругайте меня! Я вас, девчат, держал в ежовых рукавицах!». Народ вокруг слушает. «Вот такая маленькая-маленькая, худая, а работала за станком у меня. Я ей по три подставки ставил, чтобы она могла достать!».

Вот как доставалась война!

Но хлеба давали 700 грамм! По первам не давали иждивенцам хлеб, а потом стали давать по 300 грамм хлеба им.

А мы, знаешь как с подружкой одной работали там же на Сельмаше, мы одни 700 грамм съедим, а одни 700 грамм несем на базар продать, чтоб купить покушать и домой идти.

Досталось, работали очень много. Я с Сельмаша ушла. Туда надо в полседьмого идти каждый день пешком, трамваи не ходили, я уволилась – и в Аксай поступила. Работала в Аксае на трех станках. Вот так стояли станки, и вот это я так моталась: тут сверлю, там шлифую, там чего-то… До пенсии на «Красном Аксае» работала. Здоровья нету никакого.

А сколько Вам лет?

90! Вот же с юбилеем поздравлял хозяин города…

Справка.

1. Поселок Ясная Поляна — это окраина Нахичевани. Находится с восточной стороны от территории завода «Красный Аксай», в низине Кизитериновской балки, там же река Кизитеринка впадает в реку Дон.

2. Колхоз им. Ворошилова находится в Благодарненском районе Ставропольского края. И сегодня это крупнейшее многоотраслевое хозяйство, занимающееся растениеводством, животноводством, переработкой сельхозпродукции.

 На фотографии – Анна Ивановна Аксёненко во дворе своего дома на ул. Инициативной. Фотография сделана мной в день нашего разговора 29 мая 2020 года.

С глубоким уважением, Козырева Елена

Продолжение следует…

Подготовила 

Светлана Куприна

____________________
Нашли ошибку или опечатку в тексте выше? Выделите слово или фразу с ошибкой и нажмите Shift + Enter или сюда.